Юстус Франтц: «Музыка для меня сродни медитации, из которой я выхожу гораздо более сильным…»
Современные люди, столь привыкшие к эпатажу, пресыщенные искусством модерна и постмодерна, приученные к жеманному исполнению барочной музыки, наблюдающие иногда плохо скрываемый непрофессионализм, вдруг обнаруживают, что можно выйти с концерта музыкантов высокого уровня с ощущением внутренней гармонии — конечно, не в последнюю очередь благодаря искусству дирижера. Особенно если таковым является маэстро Юстус Франтц, любезно согласившийся ответить на вопросы нашего журнала.
Господин Франтц, помимо того что вы всемирно известный дирижер, среди ваших несомненных заслуг и создание уникального симфонического оркестра, в котором собраны талантливые молодые музыканты более чем из 40 стран мира. Что 20 лет назад подтолкнуло вас к идее организации такого коллектива?
На мой взгляд, окружающая нас действительность нуждается в неких символах, а возможно ли вообразить себе что-либо более прекрасное, чем мир, в котором люди уважают и гармонично дополняют друг друга?! Вот именно такое мое видение отношений и отражает «Филармония наций».
Трансформация культур пяти континентов привела к своего рода музыкальному космополитизму или все-таки случаются сложности?
Как и в любой большой семье. (Улыбается.) Но, сразу оговорюсь, политика никогда не была тому виной. В оркестре на равных, без каких-либо привилегий сосуществуют музыканты 50 национальностей, разговаривающие между собой на семи официальных языках. К примеру, сегодня в составе коллектива есть представители России и Украины. Неоднозначная ситуация, сложившаяся между этими двумя странами, никоим образом не отражается на взаимоотношениях музыкантов. Они с гордостью говорят о том, что принадлежат к одной культуре, могут понять друг друга без переводчика и их дети играют в одни и те же игры. Им не нужна война, не нужна рознь, царящая сейчас. Представьте себе: первая труба в оркестре — украинец, а вторая скрипка — русский. Они всегда стоят впереди и являют собой символическое послание к миру. Такое единение трогает публику до слез.
Возвращаясь к разговору о сложностях, заметим, что они возникают скорее на профессиональной почве и обусловлены целым рядом исторических и ментальных особенностей. К примеру, итальянцы реагируют быстрее немцев и русских, а француз играет Дебюсси лучше, чем Бетховена. И сила дирижера как раз в том и состоит, чтобы собрать все это единство противоположностей и заставить звучать в унисон. Как мне кажется, у меня это неплохо получается. (Улыбается.)
Кстати говоря, многоязычность нашего коллектива накладывает определенные обязательства и на меня. Бывают дни, когда я говорю исключительно по-русски или, наоборот, только по-английски. И все мы отлично понимаем друг друга. Знаете, в подобной коммуникации есть своя прелесть. Не секрет, что в обязанности дирижера входит необходимость постоянно кого-то критиковать. (Улыбается.) И, на мой взгляд, гораздо лучше, если я высказываю свои замечания на родном для музыканта языке. Согласитесь, в этом есть какая-то приватность, позволяющая и мне легче достичь желаемых результатов.
Сколько же иностранных языков в вашем арсенале?
Шесть европейских, включая русский, который я выучил в больнице во время лечения после аварии. Произошедший со мной несчастный случай побудил меня что-то изменить в своей жизни — вот я и заговорил по-русски. (Улыбается.) Знаете, забавно, но музыкальность не имеет ничего общего с языками. Например, моя первая жена, Александра фон Релинген (Alexandra von Rehlingen), уже после пяти дней пребывания в любой стране могла объясняться с местным населением. Вот только русский ей не давался. В то же время такой поистине гениальный музыкант, как Мстислав Ростропович, был абсолютно неспособным к языкам.
Так вы были знакомы с Ростроповичем?
Конечно! Более того, у меня сохранилось много фотографий с ним. Вообще я знал многих, в том числе и Шостаковича. Когда я, будучи 24-летним, впервые очутился в Москве с «Мюнхенскими филармониками», мы выступали в концертной программе вслед за ним. Затем я видел его на приеме в гостинице «Россия», где мы останавливались. Кроме того, я был знаком с женой Сергея Прокофьева, которая, кстати говоря, бывала в моем доме на Гран-Канарии, где мы провели немало чудесных дней. Лина так много рассказывала… К слову, она предлагала мне в соавторстве с ней выпустить книгу о своем муже, но я как-то не решился на участие в этом проекте. Сегодня, конечно, поступил бы иначе, но тогда… К сожалению, книга так и не родилась, и я считаю это невосполнимой потерей. Лина, первая жена Прокофьева, «стараниями» НКВД оказалась в лагере в Сибири. Никто об этом не знал. Много позже она вышла замуж во второй раз.
За долгие годы вашей творческой деятельности вам пришлось поработать с выдающимися музыкантами. Как-то это повлияло на вас лично?
Да, могу с гордостью сказать, что моими учителями были Герберт фон Караян и Леонард Бернстайн. Первый — величайший мастер звука, чего не скажешь о втором. Зато у Бернстайна был свой микрокосмос, он имел способность убеждать, что все пережитое им и есть абсолютная правда. А Караян являлся сторонником Гераклита и считал, что истина принадлежит Вселенной, а мы — лишь не суть важные песчинки. Подобные убеждения порой вели к отсутствию некой персонификации в исполнении музыкальных произведений, но их звучание всегда было безукоризненным. Потому я всегда и говорю, что в идеале мне хотелось бы соединить магический звук Караяна с импульсивностью Бернстайна. Насколько мне это удастся, не знаю, но буду прикладывать все усилия. Конечно, если речь заходит о постановке Моцарта, то мне, например, как носителю немецкого языка гораздо проще интерпретировать произведение, расставляя правильные акценты.
При выборе концертной программы вы зачастую обращаетесь к творениям Моцарта, Стравинского, Брамса. А как относитесь к современной классической музыке?
Я привез с собой в Гамбург Альфреда Шнитке. И Софию Губайдулину. Не знаю, известно ли ей о том, что она обрела дом в Пиннеберге при моем участии. Не меньшую заинтересованность я проявил и в отношении Канчели, когда он, будучи в Берлине, обратился с письмом к тогдашнему министру внутренних дел. Сегодня мир стал более открытым. Может быть, и я когда-нибудь переберусь в Россию. Кстати, я давно размышляю о том, чтобы в неком спокойном месте купить себе дом, тем более что моя супруга родом оттуда.
Вы прекрасный пианист. Что побудило вас посвятить себя дирижерскому искусству?
Начнем с того, что я дирижер, по сути, решившийся попытать счастья и в роли пианиста, и это в итоге затянулось на долгие 20 лет. А выучился я на дирижера, так как люблю музыку. У меня вовсе не было намерений играть на фортепиано, хотя оба занятия доставляют мне удовольствие.
Вы часто выступаете с ведущими оркестрами мира. Чем руководствуетесь при выборе коллектива?
Своим отношением к людям. К примеру, я очень люблю оркестр Мариинского театра в Петербурге, выпестованный Валерием Гергиевым. Мне нравится стиль этого дирижера. Конечно, все люди разные, и каждый имеет свои предпочтения, но я неизменно счастлив в стенах Мариинки.
Как вам удается совмещать столько дел одновременно?
Как удается?! А я всегда стараюсь получать удовольствие от того, чем занимаюсь. Не будь этой радости, я погряз бы в рабском труде. Я люблю свою работу, музыка наполняет меня энергией. Честно признаться, я никогда не чувствую себя уставшим. Скорее наоборот, ибо музыка для меня сродни медитации, из которой я выхожу гораздо более сильным. А еще важно умение держать себя — внутренне и внешне. В конечном итоге это определяющий момент. Аналогичного мне хотелось бы добиться и от своего оркестра. На мой взгляд, это современный подход к делу. Оптическое восприятие музыкантов не менее важно, нежели акустическое. Ведь если не будет этого соответствия, то люди просто перестанут ходить на концерты: чего проще — поставь диск и слушай себе, лежа на диване! Красота, и не кашляет никто рядом. (Улыбается.) Поэтому музыканты должны привносить в свое исполнение еще и язык тела, усиливающий воздействие музыкального произведения. Играть так, как если бы они это делали впервые в жизни. Это сравнимо с любовью. Искусство ценно своей уникальностью. Превратившись в рутинную работу, оно тотчас утрачивает свой первозданный флер.
Этой весной вы гастролируете по городам Германии с кантатой Carmina Burana Карла Орфа. Чем обусловлен сей выбор?
Публикой, конечно, — она жаждет хорошей музыки. (Смеется.) Я постараюсь соответствовать ее ожиданиям: у нас отличный хор из Кореи, великолепный оркестр. Кстати, с Carmina Burana мы выступали в Кремле.
Юбилеи (а их сразу два — ваше недавнее 70-летие и отмечающееся в этом году 20-летие «Филармонии наций») принято достойно отмечать. Чем вы готовитесь порадовать своих поклонников?
Все чрезвычайно просто: определяющим фактором при составлении программы стала любовь к русской культуре, которая сродни яркой Жар-птице, и к моему родному Гамбургу. А еще обязательно прозвучат Брамс и, конечно же, Моцарт. Заинтриговал?! (Смеется.) То-то же! Поэтому, как говорится, лучше один раз услышать…
P.S.
Совсем недавно стало известно, что вы стали инициатором особенного концерта, посвященного 70-летию окончания Второй мировой войны. Что ожидает слушателей и какова цель этого внепланового выступления?
Действительно, 8 мая этого года «Филармония наций» под моим управлением выступит во Франкфурте-на-Майне с единственным в Германии «Концертом мира». Наша цель — достойно отметить знаменательную дату освобождения Европы от фашизма и отдать дань памяти всем пострадавшим. Мы хотим еще раз сказать людям о главном — о необходимости сохранять мир на планете. К слову, многонациональный состав «Филармонии наций» является лишним доказательством того, что это абсолютно реально. В программе нашего выступления — два великих сочинения русского и немецкого композиторов: Камерный концерт Сергея Прокофьева и 9-я симфония Людвига ван Бетховена. Эти произведения неизменно вызывают сонм ярчайших эмоциональных переживаний.
ВЫНОСЫ:
«Может быть, и я когда-нибудь переберусь в Россию. Кстати, я давно размышляю о том, чтобы в неком спокойном месте купить себе дом, тем более что моя супруга родом оттуда»
«Многоязычность нашего коллектива накладывает определенные обязательства и на меня. Бывают дни, когда я говорю исключительно по-русски или, наоборот, только по-английски»
Наше досье
Музыкальная карьера Юстуса Франтца началась в 1967 году с победы на международном музыкальном конкурсе, организованном известной немецкой телекомпанией. Свое мастерство дирижера музыкант совершенствовал, посещая мастер-классы Вильгельма Кемпфа.
В 23 года Юстус Франтц стал одним из самых молодых артистов, когда-либо получавших гранты на обучение от Германского национального фонда поддержки образования.
В 1970 году Юстус Франтц вошел в группу первоклассных специалистов, выступив с Берлинским филармоническим оркестром, которым дирижировал Герберт фон Караян. Пять лет спустя он дебютировал в США с Нью-Йоркским филармоническим оркестром под управлением Леонарда Бернстайна, чьи музыкальные идеи Юстус Франтц разделяет и поныне.
Именно мечта Бернстайна о международном молодежном профессиональном оркестре и вдохновила Юстуса Франтца на создание в 1995 году оркестра «Филармония наций».